Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

253

«И вовсе не высокая печаль…», напечатанное в сентябре — Опубликовано: ПН, 1930, 11 сентября, № 3459, с. 3. Текст стихотворения см. предыдущий комментарий.

Издаю сборник — Речь идет о первом поэтическом сборнике И.Кнорринг «Стихи о себе» (Париж: Типография «Паскаль», 1931).

Расшевелился и Папа-Коля — Н.Н.Кнорринг писал, что к 1931 г. у Ирины «образовалась определенная манера, сложилась своя поэтическая физиономия, которую знали читатели», и выпуск сборника «был бы проявлением ее поэтической зрелости». Он вспоминает: «Нужно было прежде всего устроить материальную сторону этого дела. […] Юрий сделал копилку из какой-то коробки, в дырочку которой можно было бросать деньги. Копилка имела успех. Обычно туда опускалась мелочь, но попадали и крупные бумажки. Через несколько месяцев ее вскрыли, и в ней оказалось несколько сот франков. Торжественно отнесли эти деньги в издательство “Москва”, магазин которого (фирма Н.Карбасникова и Бреннера) находился недалеко от нашего отеля (адрес магазина, конторы и склада издательства 9, rue Dupuytren — ИЛ.). Копилка, которую тоже захватили с собой, произвела большое впечатление на Бреннера, заведовавшего магазином, он и оказался издателем книги Ирины. Он предложил очень выгодные условия: внести 800 франков, а остальные в долгосрочный кредит — по мере распродажи. Книга в 4 печ<атных> листа в 300 экземпляров, причем 50 нумерованных на люксовой бумаге. Цена — 5 фр<анков> и 25 фр<анков>. Начались дни веселые, возбужденные, с подбором текста и т. д. Очень удачную обложку сделал художник Гладкой (этот тип обложки остался и для других книг Ирины). Бумагу пришлось купить нам самим, причем нумерованные экземпляры были напечатаны на меловой бумаге. 12 марта 1931 г. рукопись была сдана в печать, и через месяц первые 15 экземпляров были у автора». Н.Н.Кнорринг делает важное заключение: «С выходом книги у Ирины как будто кончилась […] ее литературная суета» (Кнорринг Н.Н. Книга о моей дочери, с. 87).

Карбасников […] разорился, ничего не издает — Речь идет о товариществе «Н.П.Карбасников», возглавляемом сыном основателя издательства Н.Н.Карбасниковым.

Ладинский прислал-таки мне свою книжку — Речь идет о книге: Ладинский А. Черное и голубое: Стихи (Париж, Современные записки, 1931).

Юрий вступает в масонскую ложу — Ю.Софиев был членом ложи «Юпитер», он вспоминал: «В маленьком и тесном эмигрантском кругу, да еще в его “левом” секторе — все мы постоянно сталкивались. По понедельникам М.Осоргин, член ложи “Северная звезда”, кроме “братьев”, приглашал и “литературную молодежь”. Там бывали А.Ладинский, В.Андреев, Б.Закович и др. […] Беседы велись на “душеспасительные масонские” темы, которые очень скоро всем надоедали, уступая место […] литературным событиям. […] Татьяна Алексеевна приготавливала чай, бутерброды и удалялась в свою комнату» (из воспоминаний Ю.Софиева. Архив Софиевых-Кноррингов).

Будет его посвящение в 1-й градус — Градусы отражают степень «прогресса человеческой души». «Объятый тьмой, слепой, входит он (человек — И.Н.) в храм; добирается до места учения и, шаг за шагом, проторяет дорогу к свету; затем воскрешается из мертвых и […] вступает в великое сообщество мастеров каменщиков, которые являют собой выражение на Земле божественной общности, наличествующей в Ложе Всевышнего» (Фостер Бейли. «Дух масонства», 1999).

В четверг рецензия Адамовича — Г.В.Адамович в обзоре «Литературные заметки» писал (ПН, 1931,30 апреля, № 3690, с. 3):

«У Ирины Кнорринг бесспорно есть поэтическое дарование, видна у нее и хорошая литературная выучка. Она еще не вполне избавилась от влияния Ахматовой, — особенно в приемах, манере и интонации стихов о любви, — но это общая судьба всех молодых поэтесс последних пятнадцати лет: они объясняются со своими возлюбленными на языке “Четок” и “Подорожника”. Самое приятное в стихах Кнорринг — их простота (в особенности заметная, если читать ее сборник непосредственно после книги Бакуниной). Никакой позы в этих стихах, никакой «ходульности». Автор нигде не повышает голоса и не обманывает читателя, выдавая словесную шумиху за внутренний пафос. Пафоса у Ирины Кнорринг нет, она это знает и, по литературной честности своей, старательно это подчеркивает. Ее книга называется “Стихи о себе”. Без всякой иронии и без желания сказать что-либо, для талантливой поэтессы обидное, их можно было бы назвать “стихами ни о чем”. В этих изящных, стройных, чуть-чуть анемичных строфах еще нет жизни: есть только предчувствие ее. Но такое душевное состояние многим знакомо; поэтому стихи Кнорринг и выражают нечто реальное, и, будучи «ни о чем», они не бессодержательны, — отнюдь нет. “Пишу стихи о пустоте и скуке”, -признается Ирина Кнорринг. А в другом стихотворении мечтает о недоступном ей восторге, которым “захлебнулась бы грудь”.

На книжке этой есть печать эмиграции, или, вернее, — так называемых “эмигрантских будней”. Это и не удивительно. Человек живет не вне времени и пространства. Если и прежде были люди, которые тосковали от невозможности понять, зачем они утром встают, едят, ходят по улицам, разговаривают, думают, влюбляются, скучают, ложатся вечером спать, — и так изо дня в день, — то здесь, в теперешних наших условиях, число их не могло не увеличиться. Они вправе найти свою поэзию».

Рецензия в «Новой газете» — «Новая газета», 1931, № 5 («Новая газета» — двухнедельник литературы и искусства, издатель М. Л. Слоним, Париж, 1931, №№ 1–5).

Пошли искать Юрия в Coupole — La Coupole («Башня») — известное кафе Монпарнаса (102, boulevard du Montparnasse).

Прелестный (фр.).

Слова, фразы (фр.).

«Когда, скользя, обхватит шею…» — Из стихотворения «Я знаю, как печальны звезды…»(Кнорринг И. Окна на Север, с. 16).

Два раза была […] у Ходасевича — Т. е. на собрании «Перекрестка».

Из Bougele все казалось иначе — В Бужле (местечко в 50-ти км от Парижа) И.Кнорринг с сыном провела несколько летних месяцев 1932 г. Их пригласил И.Н.Голенищев-Кутузов, приехавший в Париж с женой и сыном Лариком (с целью защитить докторскую диссертацию в Сорбонне) и снявший домик на лето. Игорь Софиев, которому было тогда три с половиной года, помнит: «Помню, как мы с матерью ходили гулять по лугам, усеянным разноцветными полевыми цветами, и играли с ней в мяч… Недалеко от нашей деревушки находилось поместье Блиновых. […] О судьбе самого Блинова я ничего не знаю, а жену его, уже глубокую старушку, тоже эсерку, я хорошо помню. Она жила в Париже в небольшой квартире неподалеку от нас… Мы с матерью, живя в Бужле, довольно часто навещали Ольгу Александровну (старшую дочь Блиновых — И.Н.) […] Помню: собралась там русская компания, пили чай с вареньем, и мать попросили прочитать стихи. Под ее чтение я как всегда заревел — интонация ее голоса наводила на меня какую-то нежную, неотвратимую грусть. Меня с полуироничными улыбками стали утешать, и кто-то принялся усиленно кормить вареньем» («Тебе»: Жизнеописание и творчество И.Ю.Софиева, с. 64–65).